О грозном Иване замолвите слово: мухожук, или всё, что нужно знать об отце русского самодержавия, XVI век, Москва
Лысеющий жгучий брюнет
Говорят, на кдпв та самая парсуна, которую Иван Васильевич отправил Елизавете I, собираясь на ней жениться. Не доплыв до британских берегов, царский портрет осел в Копенгагене, где до сих пор радует туристов жгучим византийским колоритом. Злые языки, правда, утверждают, что это подделка XIX века, списанная с какого–то греческого святого, а не с последнего Рюриковича на троне. Куда лучше обстоит дело с реконструкцией физиономии Ивана Грозного профессором–антропологом Герасимовым. Отринув первый вариант, удивительно напоминающий Бенито Муссолини, профессор вылепил яркий образ полувосточного деспота, надменно и разочарованно взирающего на своих потомков. Когда в 1963 году вскрыли его гробницу, учёных поразили отличные голливудские зубы, высокий рост и мощный костяк царя с полным отсутствием последствий сифилиса. С другой стороны, это были останки инвалида с жуткими ортопедическими проблемами, пропитанные ртутью и мышьяком. Последние годы жизни грозный Иван едва ли мог передвигаться сам, испытывая постоянные боли, превратившие его в 53 года в жалкую развалину. Страдал ли Васильевич ещё и сифилисом, накрывшим в XVI веке пол Европы, до конца не ясно, но в могилу его свело явно что–то другое.
Внезапно осознав, что мы с ним уже ровесники, решил немного покопаться в теле, каким бы изученным оно не казалось.
Деспот египетский
За три года до смерти Ивана IV, стоя под стенами осаждённого Пскова, польский король Стефан Баторий отправил ему длинный, хлёстко написанный манифест. Ультиматум и объявление войны сочетались в нём с наездом на московский стиль правления. Обозвав Грозного фараоном, самодуром и “живым богом”, мстительный Стефан приложил в нагрузку три печатные книги, бросающие тень на всю кремлёвскую политику. Батория можно было понять: рост Великого княжества Московского действовал на нервы куче народа. Да и сам царь Иван, мнящий себя потомком Рюрика, Мамая и в придачу римских цезарей, давно поехал на почве собственного величия. Его венчание на царствие впервые в русской истории разверзло пропасть между первым среди равных и его командой. Царский титул вознёс московского князя к статусу высочайших монархов мира — султанов, ханов и императоров. Вот только признавать его не желали ни в Священной Римской империи, ни в Короне Польском с примкнувшим ВКЛ. Иван страдал, но не сдавался, выстроив собственный табель о рангах.
Английских и шведских королей, к примеру, он за ровню не считал, ведя с ними дела через новгородского наместника. Суверенные европейские правители, типа князей (герцогов), татарские мурзы и ногайские беи шли ещё ниже, а всякие советники и диппредставители могли встречаться с царём только в составе официальной делегации. Одним из последствий взлёта царского эго явился изощрённый язык унижения подчинённых. И все эти русские дворянские фамилии: Горбатые, Ногтевы, Немые, Босые, Щенятевы, Грязные, Неудачины, Дурасовы — порождение едкого сарказма их руководителя. Глав верховной Избранной рады царь метко называл “собаками”, шведского принца — “собачьим ртом”, его отца короля — “вором”, а потенциальную невесту Елизавету Тюдор — “пошлой девицей”, собираясь тем не менее скрасить её заморское одиночество. Всех же своих сограждан Иван Васильич искренне почитал за холопов, бесправных рабов, казнить или миловать которых его святая обязанность. Подозреваю, что корни бессмертного “я начальник, ты дурак” тоже оттуда, а уж про привычку пропихивать обслугу в высшие эшелоны власти и говорить нечего. Можно сколько угодно считать методы Грозного последствиями трудного детства и дурной наследственности, но реально это был убеждённый и последовательный тиран, со своими представлениями о морали и особом пути развития.
Мухожук и Горбатый
Царский титул Ивана IV утвердил давнюю мечту Рюриковичей о превосходстве Русского православного государства над любыми католическими и протестантскими. Но одной правильной веры было мало, величие следовало подкрепить славной историей и бескрайними земельными ресурсами. Именно поэтому Иван IV придумал себе римского предка Пруса, это скрепляло его с “Первым Римом” эпохи Августа, родная бабка София Палеолог, вкупе с Шапкой Мономаха, связывали московский трон со “Вторым Римом”, Византией, оставалось только стать достойным “Третьим” и отжать побольше земель. Васильич понимал: Византия погибла из–за своих разжиревших вельмож, зато султан Магомет силён и славен именно военной аристократией. И вот уже реформы власти разгоняют стоячее великоросское болото, а дворянское служилое сословие принимает эстафету у замшелого боярства. Однако, где взять такую прорву территорий, чтобы насытить растущий поместный рынок? И сколько можно утрясать каждую мелочь с этим надоевшим серпентарием в шубах? И Иван Васильевич принимает хитрый план, затевая самую мрачную интермедию в своей жизни. Царю даже не пришлось расстреливать боярский Парламент, он попросту отрёкся от трона и уехал в Александровскую слободу с близкими, казной и наиболее ценными раритетами.
После захвата Казани и Астрахани у Московского царства появились новые окраины, куда можно было ссылать опальных вельмож, забирая их земли в центральной части. Пока царский табор колесил из столицы, Васильич успел всё обдумать, набросать завещание, полное покаяния, и прощальное обращение к нации. Боярский лагерь, оставшись без помазанника, пребывал в унынии, понимая, что все беды в стране теперь спишут на него, а там и на вилы поднимут. В результате, Дума не просто не приняла отставку Ивана, а ещё и кинулась к его ногам, умоляя остаться на троне. Ликующий в душе царь разрешил себя уговорить, потребовав взамен неограниченной власти. И подавленные бояре согласились на всё, подписав себе смертный приговор. Через месяц Иван запилил опричнину, направленную на оздоровление нации и улучшении обстановки в стране. Забрав себе несколько городов и уездов, он сформировал там своё правительство и охранный корпус — опричное войско, по официальной советской версии прогрессивное и пролетарское, поскольку набирали туда всякую худородную шваль. Боярам же досталось всё остальное, — “Земщина”, по которой царь вскоре начал “пулять” кумулятивными снарядами. И первым номером пошёл герой Казанской кампании, думский авторитет князь Горбатый–Шуйский. Его казнили вместе с сыном, чтобы пресечь род раз и навсегда. Все его соратники отправились на пмж в Казань, вслед за ними потянулись ростовские, ярославские и стародубские князья. В мгновение ока богатейшие землевладельцы превратились в мелких казанских помещиков, расчистив место для дворянского олигархата.
Главный косяк Ивана Васильевича
Нет смысла пересказывать всю биографию Ивана IV Васильевича, гораздо интереснее наше отношение к нему. Его нет на романовском монументе “Тысячелетие России”, и даже Грозным при жизни никто не называл, в отличии от деда Ивана III Васильевича. Видимо, чтобы не путаться в двух тёзках, первого сделали Великим, а второго Грозным, в честь известного атмосферного явления. Имидж Ивана Грозного с тех пор подвержен “погодным” колебаниям. В зависимости от коньюктуры, его представляют то отцом–основателем крупнейшей государственности, то международным пугалом, олицетворяющим дикого и безжалостного московита. Романовы откровенно не любили последнего Рюриковича, а вот товарищ Сталин ценил, определённо чувствуя родство душ. Так в чём основная вина Ивана Васильевича?
Ассоциация первого уровня — убийство собственного сына, знакомое с детства по спорному полотну Ильи Репина. Картина одинаково не нравилась тогдашнему царю, русским патриотам и сумасшедшему иконописцу, исполосовавшему её садовым ножиком. Но главное не в этом, за 3 года до смерти Иван Васильич уже не мог подскочить к сыну самостоятельно, на своих ногах, не факт, что он вообще передвигался. То есть варианты возможны были следуюшие: Иван–младший сам подходит к взбешённому отцу, склоняется перед ним, опустив голову, а папаша со всей дури огорошивает его посохом. Или же сына подводят и держат кровавые подручные, и царь вершит свой отцовский суд.
Беда в том, что череп Ивана Ивановича в могиле не сохранился, а о его мученической смерти внятно пишет один Поссевино, иезуит и засланный казачок, остальные свидетельства уклончивы. В целом, история довольно мутная и напоминает широко разрекламированный литературный дар московского царя, при полном отсутствии авторских оригиналов. Нет даже личных автографов.
Не менее загадочная тема с тысячами загубленных жизней. Уже перед самой смертью, обливаясь крокодиловыми слезами, царь объявил посмертную амнистию всем казнённым, отвалив на помин душ немалые средства. Для этого был составлен список убиенных для поминания, так называемый “Синодик опальных”, от которого пляшут все исследователи масштабов жертв опричнины. Но поскольку подлинник в глаза тоже никто не видел, и нам достались неполные разрозненные списки, хз кем и когда переписанные, то число репресированных гуляет от 3 до 15 и даже до 30 тысяч душ. На тот момент население хорошего города размером с Новгород. По меркам международного злодейства — слёзы, в этом месте принято приводить примеры зарезанных в Варфоломеевскую ночь, заколотых на Сицилийской вечерне и поджаренных работниками испанского ведомства Торквемады. Всё это вроде бы должно нивелировать ужасы правления нашего кровопийцы, хотя зачем так далеко ходить: российский царь–реформатор Пётр положил ни чуть не меньше народу. А памятники ему давно стали символами отечественного прогресса, в отличии от злобных ликов царя Ивана. И дело здесь не только в протекционизме Романовых, но и в том, что Пётр Великий прорубил нам окно в Европу, а Иван Грозный чуть было не накрыл медным тазом. Хотя оба они вели совершенно одинаковую политику, централизируя и модернизируя отсталую Русь по западному образцу. И получается, что главный косяк Ивана IV не его зверства, а Ливонская война.
Ливонский стыдъ
Бытует мнение, что, затеяв Ливонскую кампанию, Иван IV тоже рубил нам окно в Европу, добывая выход к Балтийскому морю. Однако, выход у Русского царства имелся и без этого: приличный кусок Финского залива от устья Наровы до устья Невы. И даже собственный порт на Балтике — крепость Ивангород, названный в честь его деда, прямо напротив немецкой Нарвы. Другое дело, что места вокруг были дикие, необжитые, без какой–либо инфраструктуры, в то время как в ливонских портах Ганзы жизнь била ключом, а денежки текли рекой. Вот только отечественный бизнес к ним последнее время не подпускали, тормозя перспективные связи с Европой. И опять же не только из подлости и конкуренции, но и всвязи с разгромом Новгородской республики — давнего торгового партнёра Ганзы. Методы московских властей не зашли немцам, нового сотрудничества не получилось. Вероятно поэтому движимый лучшими побуждениями Иван Васильевич и решил овладеть ганзейской схемой насильно.
Другое распространённое заблуждение, что войну он затеял исключительно с Ливонским орденом, состоящим из потомков тех самых псов–рыцарей. На деле русская армия вторглась в пределы Ливонской конфедерации, сложноустроенного союза, состоящего помимо ордена из пяти епископств и торговых городов. И стоило этому союзу зашататься, как многочисленные соседи тут же предъявили претензии на его территории. В дело вмешались Литва, Польша, Швеция и Дания, и вместо маленькой победоносной войны получилась большая геополитическая заваруха. При этом вся Избранная Рада советовала царю не лезть в Европу, а додавить сначала татар в Крыму.
P. S. Разбор полётов
В результате, из скромного желания Ивана Васильевича поучаствовать в ганзейских прибылях вылилась новая карта Прибалтики, и интересам Русского царства на ней уже не было места. Москва лишилась всех ливонских завоеваний, а заодно и побережья Финского залива с крепостями Ивангородом и Копорьем, опустелая страна лежала в разрухе, чудом сохранив Псковские земли. Опричнина оказалась полностью недееспособной, народ пришлось закрепощать по полной, а впереди маячила большая русская Смута с Лжедмитриями, — довольно–таки спорное наследие от человека, активно строившего Третий Рим.
Ну и последняя ложка дёгтя: при всей своей крутости, никаких ключевых сражений Иван IV лично не выигрывал, ещё и расправлялся позже над триумфаторами. Герой Казани князь Горбатый пошёл на плаху, а победителя битвы при Молодях князя Воротынского сослали и сожгли. Да и Сибирь беглый Ермак сотоварищи покоряли больше по собственной инициативе. Зато от единственного рыцарского поединка со Стефаном Баторием грозный царь слился по причине слабого и подорванного здоровья, вспоминая, наверное, как бежал, сверкая пятками, от Девлет Гирея, бросив Москву. Казнить, гнобить и разоблачать заговоры у него получалось гораздо лучше. Такая занятная геополитическая ботва. Не болейте и спасибо всем за внимание.
