Рукопашная на “Крыше мира”. Зачем китайцы и индийцы убивают друг друга
Внезапный вооруженный конфликт двух ядерных держав, Китая и Индии, случившийся на этой неделе в Гималаях на фактической границе двух стран в спорном регионе Аксайчин (часть исторического Кашмира), изрядно встревожил мир, и без того который месяц пребывающий в состоянии уже перманентного нервного напряжения из-за десятков других причин – от пандемии COVID-19 и скачков цен на нефть до прокатившихся по десяткам стран волн уличного насилия из-за гибели в США афроамериканца Джорджа Флойда. Вероятность настоящей большой войны между КНР и Индией сейчас – совершенно ничтожна. Однако повлиять на мировой политический ландшафт произошедшее может сильно.
Последнее столкновение индийских и китайских пограничников в Аксайчине оказалось самым кровопролитным в регионе за последние десятилетия. Весьма необычны и детали этой схватки – около 50 индийских и около 300 китайских военнослужащих, будто заранее договорившись, не применяли огнестрельное оружие. Их бой напоминал то ли драку уличных банд “стенка на стенку“, то ли средневековый поединок – обе стороны сошлись в рукопашной, вооружившись арматурой, кастетами, обмотанными колючей проволокой дубинками, булыжниками и так далее.
По последним данным, погибли не менее 20 индийцев, в том числе несколько офицеров. Китайские потери неизвестны, однако точно со стороны КНР также есть убитые и раненые. При этом большое число индийцев погибло из-за того, что они, чувствуя, что терпят поражение, пытались спастись, прыгая в ледяные воды расположенной на высоте почти в 4,5 километра спорной гималайской реки Галван (Цзялэвэньхэ) – и утонули. Десять индийских пограничников были взяты в плен, но после переговоров отпущены. Началась схватка после того, как 15 июня индийцы сожгли обнаруженные ими китайские палатки в районе, где, по мнению Дели, находиться им было никак нельзя. Сперва индийские военнослужащие одерживали верх, но потом к китайским пограничникам подоспело крупное подкрепление.
Интересно и то, что нынешний конфликт случился в момент, когда Пекин и Дели как раз договорились об отводе своих войск вглубь своих территорий от спорной границы. Примерно такое же столкновение между индийскими и китайскими пограничниками уже произошло в середине мая этого года, однако тогда никто не погиб. В начале июня военные и дипломаты двух государств смогли прийти к соглашению о мирном урегулировании произошедшего в мае – но сейчас все вдруг закончилось массовым побоищем. В результате в последние дни Индия и Китай перебрасывают в регион новые армейские подразделения и обмениваются резкими заявлениями.
Описывать исторические причины этого конфликта и суть претензий друг к другу всех его участников – очень непростая задача. Все это происходит в Кашмире – огромном гималайском регионе с древней и очень сложной историей, стратегически расположенном на стыке границ Индии, Пакистана, Китая и Афганистана и называемом во всех этих странах “Крышей мира”. Уже много десятилетий Кашмир остается разделенным на несколько частей, это земля раздора, перестрелок, нападений боевиков и “вечного” пограничного конфликта между Дели, Исламабадом и Пекином.
Часть Кашмира под названием Аксайчин, фактически принадлежащая в последние десятилетия КНР, – это огромная высокогорная соляная пустыня на высоте в среднем почти в 5 тысяч метров, часть Тибетского плато. Название его переводится с уйгурского языка как “Белый овраг Чин”. Здесь почти нет постоянных жителей, населенных пунктов и даже растительности – из-за отсутствия осадков.Исторически Аксайчин был частью гималайского королевства Ладакх – до его захвата княжеством Кашмир в XIX веке. Затем он вошел в состав Британской Индии.
В 1914 году в результате тайных соглашений между тогда независимым Тибетом и Британской Индией там была проведена демаркационная Линия Мак-Магона, и породившая множество пограничных конфликтов в регионе в XX–XXI веках. Сегодня именно по ней проходит не демаркированная и в общем никем не утвержденная граница КНР и Индии.
Территория Кашмира, фактических границ, территориальных претензий и квазигосударственных образований. Область Аксайчин обозначена косой штриховкой в северо-восточной части:
Пекин, никогда не признававший суверенитет Тибета, с самого начала не признавал и никакой Линии Мак-Магона. Одной из причин весьма кровопролитной Китайско-индийской войны 1962 года был факт обнаружения Индией строительства Китаем через спорные территории стратегической трассы 219, соединяющей Тибет и Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР. Дели всегда рассматривал Аксайчин как неотъемлемую часть своей исторической области Ладакх – восточной части бывшего индийского штата Джамму и Кашмир. В августе 2019 года Индия лишила Джамму и Кашмир автономии и учредила новую федеральную территорию Ладакх, в которую было включено и плато Аксайчин – что немедленно осудил Китай.
Как именно Аксайчин стал принадлежать КНР? Главный конфликт в Кашмире до сих пор – индийско-пакистанский. До сих пор фактически Кашмир разделен так называемой “Линией контроля” (LOC) – демаркационной линией, проведенной по территории бывшего княжества Джамму и Кашмир. Это непризнанная юридически, но de facto граница. Раньше она называлась “Линией прекращения огня”, но была переименована в “Линию контроля” – после подписания сторонами соответствующего соглашения в 1972 году индийская часть княжества тогда стала известна как Джамму и Кашмир, в то время как Пакистан создал свои образования, Гилгит-Балтистан и Азад Кашмир. При этом часть своего Кашмира Пакистан, для улучшения отношений, когда-то и передал Китаю. Поэтому в Кашмире имеется и так называемая “Линия фактического контроля” (LAC), учитывающая нынешнее фактическое обладание КНР переданной ей областью Аксайчин.
При этом “Линия фактического контроля” очень длинна (4057 километров), и проходит она не только в западных Гималаях – она начинается, если смотреть на карту с востока на запад, от стыка границ КНР, Индии и Мьянмы. LAC включает три участка:
- западный (идет через исторический Кашмир, по мнению Дели, – через союзную территорию Ладакх);
- центральный (ограничивает с северо-востока индийские штаты Химачал-Прадеш и Уттаракханд);
- восточный (служит фактической северной границей северо-восточных индийских штатов Сикким и Аруначал-Прадеш).
О том, насколько далеко могут зайти Индия и Китай в своей решимости отстоять собственную правоту, и о том, как разобраться в некоторых крайне запутанных аспектах их конфликта, в интервью Радио Свобода рассказывает знаток Южной Азии, научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН Алексей Куприянов:
– В любом конфликте всегда ключевую роль играет общественное мнение, как внутреннее, так и внешнее. В таких случаях прав часто оказывается тот, кто просто опередит соперника с криком: “Он первый начал!”. Так кто же сейчас “начал первым”?
– Индийцы, разумеется, закричали, что первыми начали китайцы, а те закричали, что первыми начали индийцы. Такие инциденты происходят там достаточно часто. И вызваны они именно тем, что “Линия фактического контроля” не является полноценной границей. Например, в Пекине считают, что она проходит на километр западнее, а в Дели убеждены, что она проходит на километр восточнее. Индийские и китайские патрули появляются на этой земле регулярно. Иногда друг друга они не встречают, зато, например, видят оставленные надписи на камнях, из серии “Это наша земля” или “Эта земля принадлежит Китаю”. Уничтожают их, оставляют надписи вроде “Эта земля принадлежит Индии” и уходят. Но иногда они натыкаются друг на друга и происходят такие неприятные инциденты.
– И как общественное мнение, блогосфера, СМИ и Индии, и Китая восприняли этот инцидент? Наблюдалось ли возбуждение патриотизма и национальной гордости?
– Китайцы восприняли все это внешне очень спокойно, потому что и китайская блогосфера, и китайские СМИ достаточно специфичны. В Пекине больше могут контролировать то, что пишется и говорится, и там больше изначально взяли курс на то, что “не надо разжигать страсти”. Важно, что Китай к тому моменту уже вышел из общенационального карантина и, в принципе, Пекину было чем еще заняться. А вся Индия, когда в мае начались эти столкновения, еще прочно сидела в карантине. СМИ искали все возможные новые темы, пытались каким-то образом подстегнуть новостную повестку для читаемости, и им все произошедшее пришлось как нельзя более впору. В результате повышенное внимание к тому, что происходит на внешних рубежах, в такой нестандартной ситуации, какой является общенациональный карантин, и последние сообщения о гибели индийских военнослужащих – все это вызвало небывалый прилив патриотизма.
И традиционно этот “прилив” начали эксплуатировать оппозиционные партии. Это в Индии совершенно обычное дело, что, как правило, оппозиция всегда ругает правительство, потом становится сама правительством и часто делает то же самое, за что ругала правительство, будучи оппозицией. Премьер-министр Нарендра Моди, например, в свое время, во время схожих событий на индийско-китайской границе в начале 2010-х годов, очень жестко ругал правительство Манмохана Сингха за то, что оно якобы скрывало правду и пыталось договориться с Пекином, не сообщая об этом широкой общественности. Сейчас Моди критикуют ровно за то же самое.
– История китайско-индийских противоречий так же длинна, как и история индийско-пакистанского конфликта. Просто о ней в мире, может быть, меньше говорилось в последнее время. Новое обострение случилось все-таки именно сейчас, когда оба государства страдают от пандемии. И в Китае опять вводят карантин, в частности в Пекине. У каждой из двух держав масса собственных проблем, особенно у Китая, если вспомнить то, как падает его имидж на международной арене. Может быть, все случилось как раз потому, что нужно было отвлечь внимание собственных народов от внутренних бед?
– Это слишком простое объяснение, которое часто используют для того, чтобы пытаться как-то объяснить происходящее в их отношениях. Сейчас ни Пекину, ни Дели нет никакой необходимости ввязываться в такие проблемы. Более того, оба правительства как раз не заинтересованы в том, чтобы их народы внимательно смотрели на то, что происходит на границе. Индийские власти уже заявляли до этого неоднократно, что собирались в ближайшее время урегулировать пограничный вопрос с Китаем. Так что чем меньше общественного внимания в Индии привлечено к этому процессу, тем меньше это общественное внимание сможет эксплуатировать оппозиция – и тем меньше будет проблем у кабинета Моди.
– А возможно ли, что правительства и лидеры Китая и Индии тут вообще ни при чем и что это все досадная глупость местных рядовых исполнителей и местных начальников?
– Запросто! Я бы только не сказал, что это глупость. Скорее излишняя “боевитость”. Ситуация рано или поздно должна была вылиться во что-то подобное, просто никто не ожидал, что все так кроваво закончится. Ни в Дели, ни в Пекине никому сейчас в голову не придет давать подобные агрессивные приказы подчиненным на местах. Происходящее там находится в ведении местных армейских начальников. Ни Си Цзиньпин, ни Нарендра Моди не могут напрямую позвонить лейтенантам на заставу и приказать им, чтобы они ни в коем случае ничего там подобного не делали или, наоборот, делали. Увы, те решения, которые принимают в Дели, например, потом трансформируются, в процессе передачи приказов по цепочке вниз, иногда в совершенно удивительные вещи.
– Вы упомянули излишнюю “боевитость” исполнителей. Кроме национально-пограничного вопроса, корень этой боевитости, может быть, лежит еще и в религиозной сфере? Я видел очень интересную свежую политическую карикатуру: как, кажется, бог Рама поражает стрелой из лука характерного восточного дракона, символ Китая.
– Нет тут никакой религиозной подоплеки. У китайцев вообще в последнее время заметен достаточно высокомерно-критический взгляд на мир. Но частью их национальной идентичности является буддизм – который они заимствовали именно из Индии. А сами индийцы, то есть индуисты, в контексте вашего вопроса, в наши дни к буддизму относятся достаточно спокойно.
– То есть это не то же самое, что давняя индуистско-мусульманская ненависть?
– Нет, даже близко. Китайско-индийские противоречия – это исключительно современный политический вопрос о границе, о важных стратегических путях, о том, кто будет контролировать этот безлюдный, но геополитически очень ценный кусок горной пустыни.
– Конечно, ни сейчас, ни в ближайшем будущем невозможно поверить в полномасштабную войну между Китаем и Индией, а уже тем более ядерную. Но явно обе стороны произошедшее запомнят и как-то постараются извлечь уроки в будущем. Кто больше готов к некоей эскалации, к дипломатическим угрозам? Какие военные и дипломатическо-политические меры могут быть приняты сейчас обеими державами?
– Все очень сильно зависит от того, как себя поведет Нарендра Моди. Куда бы он дальше ни повел Индию – в сторону ли дальнейшей эскалации, в сторону ли примирения, – в любом случае ему необходимо получить поддержку большинства политических партий. Для того, чтобы в будущем его не критиковали, чтобы разделить ответственность. Вполне возможно, что мы увидим в ближайшее время какой-то очередной обмен дипломатическими нотами между Дели и Пекином, очередное бряцание оружием, “игру мускулами” на границе. Но также вполне возможно, что мы увидим и постепенную разрядку. В первую очередь Индии, но на самом деле также и Китаю эта неурегулированность пограничного вопроса очень сильно мешает жить. Но прежде всего Индии, потому что она мешает ей проводить полноценную гибкую внешнюю политику.
– Примерно полгода назад мы с вами говорили о том, что вроде бы отношения Пекина и Дели переживают период сближения, что Китай все больше и больше инвестировал в Индию. Теперь об этом можно забыть на некоторое время или нет?
– С одной стороны, Индии, которая выходит сейчас из коронавирусного кризиса, деньги очень нужны, и китайские деньги – особенно. Но Дели при этом пытается сделать так, чтобы, получая китайские инвестиции, не попасть в зависимость от Пекина, чтобы Китай не приобрел слишком большого влияния на индийскую экономику. С этим были связаны в том числе и недавние новые законы, принятые индийским парламентом в период пандемии, которые были направлены на то, чтобы поставить под контроль инвестиции из пограничных стран. Под “пограничной страной” главным образом имелся в виду Китай. Индия хочет, чтобы КНР, инвестируя, скупая акции, при этом не контролировала слишком большую часть индийской экономики, в первую очередь самые стратегически важные и наиболее перспективные ее сферы, разные стартапы, предприятия, связанные с оборонной индустрией, и так далее. Но при этом нужда Дели в деньгах никуда не делась! Китай, я напомню, является главным торговым партнером Индии в том, что касается импорта, ввозимых в страну товаров. И при этом Индия все равно пытается соперничать с КНР, в том числе в политическом влиянии в регионе, и трезво рассматривает китайское экономическое проникновение как первый шаг к дальнейшему политическому проникновению.
– А Индия не рискует оказаться в кольце агрессивных врагов, вдруг сильно испортив отношения с КНР? Потому что в Пекине всегда, мне кажется, могут намекнуть на уже прямой свой военный союз с Пакистаном, самым главным и самым старым индийским врагом. Учитывая растущую китайско-пакистанскую “дружбу“, разные совместные китайско-пакистанские грандиозные проекты и так далее.
– Да индийцы из этого вообще всегда и исходят, формируя свою внешнюю повестку! То есть из того, что в том случае, если у них начнется полномасштабная война с Пакистаном, то неминуемо придется открывать фронт с Китаем. И обратное – тоже верно. Менее года назад было заявлено в Дели, что Индии, если она будет воевать, придется сражаться на два фронта: один из этих фронтов будет пакистанский, а второй китайский.
Полномасштабная индийско-китайская война – это штука очень трудно реализуемая
Но вообще полномасштабная индийско-китайская война – это штука очень трудно реализуемая. Собственно, почему Индия и Китай жили всегда бок о бок и не воевали в течение тысячелетий? Потому что их разделяет Гималайский хребет, и проводить там какие-либо серьезные военные операции крупные, то есть разворачивать фронты, создавать армейские группы, наносить удары танковыми клиньями, производить стратегические бомбардировки, – во-первых, невозможно, а во-вторых, бессмысленно. Ситуация, на самом деле, чем-то близка к той, что сложилась в Кашмире на индийско-пакистанской границе. В том случае, если одна из сторон добьется какого-то успеха, то ей нужно будет снабжать свои войска, которые оказались “за хребтом”, а сделать это очень сложно. Для этого необходимо завоевать господство в воздухе, использовать огромные ресурсы. Сама по себе крупномасштабная война на этом ТВД – это очень и очень сложное дело.
– А Индия, с учетом растущего глубочайшего американо-китайского конфликта, может сейчас как-то больше сблизиться с США, по принципу “враг моего врага мой друг“?
– Теоретически, конечно, любое охлаждение отношений с Китаем сближает ее с США. Так же как и любое охлаждение отношений с США сближает Индию с Китаем, просто из-за того, что так сложился расклад сил. Но при этом Индия все равно продолжает настаивать на том, что она сама является отдельным центром силы, что она поддерживает стратегическую автономию, что она не собирается ставить свои жизненные интересы в ущерб интересам любых других стран. И разумеется, любое обострение отношений с КНР мешает Индии проводить эту сбалансированную политику, так же как и любые проблемы с США ей мешают. Пока не заметно, чтобы Дели отказывался от этой позиции.
– Россия сейчас пытается сыграть некую свою роль в каждом и, по-моему, уже любом международном событии. В этом конфликте как-то могут сейчас проявиться российские интересы? Может быть, как поставщика оружия одной из сторон и так далее?
– Основной интерес Москвы – в том, чтобы эти две страны максимально быстро помирились друг с другом, потому что обе они являются стратегическими партнерами России. С обеими державами у Кремля хорошие отношения. И совершенно не в интересах Путина, чтобы там происходила какая-то эскалация. Но вот повлиять на все происходящее Россия никак не может. Так же как не может это сделать и любая другая страна. Поскольку Индия и Китай относятся к своим границам в Гималаях очень и очень нервно, и они исходят из того, что им не нужен посредник. Что они сами суверенные и независимые большие государства, которые вполне в состоянии напрямую решить сложившуюся проблему. И любая страна, которая сейчас попытается вмешаться в это дело в качестве посредника, будь то Россия, США и вообще кто угодно, получит вежливый в лучшем случае, но решительный отказ.
С другой стороны, случившееся сейчас, вероятно, приведет к тому, что, например, Индия, скорее всего, не будет снижать расходы на оборону. Такое бюджетное урезание в Дели планировалось, но из-за роста напряженности на границе, скорее всего, планы будут временно пересмотрены. Может быть, стоит ожидать закупок Индией боевых самолетов у России – думаю, что это будут привычные индийцам Су-30 и разные МиГи. Можно ожидать и ускоренных поставок Москвой в Индию ЗРК С-400. Но это тактический выигрыш, который Путин получит без своего участия просто потому, что события так развиваются. Но этот выигрыш не перекроет всю стратегическую проблему для Москвы. Ведь, в принципе, России нужна очень спокойная Евразия – для того, чтобы в дальнейшем как-то развиваться, строить собственные планы. И любой конфликт между государствами Евразии, особенно если эти страны являются важными стратегическими партнерами, а в случае с КНР и Индией еще и ядерными державами, очень сильно Путину мешает.
Источники / Sources
